1

Около двухсот сорока лет назад, когда на месте Свердловска шумел глухой хвойный лес, мало было заводов на Урале.

Близ устья реки Уктус стоял Уктусский завод. Там выплавляли чугун, железо и медь... Кроме Уктусского, на Урале работали казенные заводы - Алпатьевский, Кунгурский, Каменский. Казенный Невьянский завод был уже подарен Демидову, которому Петр I приказал «ставить в его царского величества, великого государя, казну на всякие обиходы и воинские припасы пушки, мортиры, бомбы, гранаты». Вскоре Демидов выстроил близ Невьянска еще три новых завода.

Шла в то время затяжная война со Швецией. России был нужен металл. Петр переливал на пушки колокола... А в недрах Урала дремал» богатые руды. Надо было оживить Урал, заставить его работать на оборону.

Вот тогда-то и решили для управления уральскими заводами учредить в Уктусе Горную канцелярию.

Начальником этой канцелярии назначили капитана артиллерии — Василия Никитича Татищева.

Это был высокообразованный, талантливый и энергичный человек. По свидетельству биографов, Татищев «был постоянно верен направлению, которое дал Петр». Его не испугала отдаленность Урала, близость неспокойных башкир, вся неустроенная жизнь, которую он наблюдал во время своего длительного путешествия.

Перед ним раскрылось широкое поле деятельности. Может быть,

[40]

уже в ту декабрьскую ночь, когда он в глухом возке подъезжал к заснеженному Уктусу, Татищев думал о преобразовании края. Он уже знал, как плохо работают казенные заводы, как мало на Урале опытных и знающих людей.

Место для Горной канцелярии было выбрано удачно: «в самой середке» горнозаводского Урала. Но Уктусский завод Татищеву не понравился. Пруд мал, — домна и кричные молоты из-за недостатка воды стоят по несколько месяцев в году. Леса поредели — вырублены. Углежогам приходится уезжать в дальние угодья.

А между тем — в полуверсте от завода течет полноводная Исеть и дальше по ее берегам стоит густой хвойный лес.

Через несколько дней после приезда Татищев уже решил: надо построить на Исети новый, лучший завод. Он послал мастеров искать место, удобное для устройства большого пруда.

Такое место нашлось в семи верстах от Уктуса. Татищев съездил туда сам и остался доволен.

Стоит перегородить полноводную Исеть, и она разольется в широкий пруд. Вода подымится до краев ложбины, по которой вьется русло. Хвойные леса подступают к самым берегам. Дикий, густой лес тянется на десятки верст. Вверх по течению реки селений нет. Только вблизи за Исетью работают рудокопы на железных рудниках.

Вода, лес, руда, — все, что нужно для завода!

Возвратившись в Уктус, Татищев написал донесение в Берг-коллегию.

Он просил разрешения — построить новый завод с четырьмя доменными печами и сорока кричными молотами. Он хотел поставить здесь стальную, проволочную, дощатую, жестяную фабрики и, «для распространения в народе», завести ремесла: токарное, камнерезное, черепичное и «приготовление часов».

Татищев просил:

«Прислать несколько нужнейших мастеров, слесарей, точильщиков, колокольщиков, жестяного и стального мастера, строителей мельниц с Олонецких заводов... Дозволить принимать на новый завод мастеровых и рабочих из вольных, всякого чина, людей... Допустить селиться шведских пленников».

Он хотел установить еженедельные торги на новом заводе и две годовых ярмарки.

В том же письме он говорил, что надо соединить Урал водным путем с Архангельском.

Не дожидаясь ответа Берг-коллегии, Татищев разослал нарочных по селениям Тобольского и Верхотурского уездов:

— Сказывайте всякого чина людям: кто хочет подрядиться в какую-либо работу при строении нового завода, — лес тесать, бревна и землю возить, строить плотину, — те являлись бы в Уктус, в Канцелярию горных дел.

И нарочные отправились в слободы и остроги, которые стояли по берегам Туры, Тобола, Ницы, Исети, Пышмы, Нейвы и Тагила.

Весной 1721 года лесорубы, плотники и кирпичники уже работали на постройке.

А в конце мая пришел суровый ответ на донесение.

«Железных заводов по указу строить не велено, — писал президент Берг-коллегии, — а производись те, кои до сего времени только были. А паче же производить ноне и стараться всеми мерами серебряные и медные и квасцовые заводы, которых в России нет, а железных везде довольно. Также опасно в том месте железные заводы заводить, чтобы медных заводов дровами не оскудить».

Однако Татищев не потерял надежды. Он знал, что рано или поздно добьется разрешения, хотя бы пришлось обратиться к Петру. А пока распорядился:

— Нарубленный лес собрать в стопы да положить в сухих местах.

[41]

Начатые избы дорубить и оставить в срубах. Делать кирпич до ста тыщ штук.

Время так и летело в заботах и трудах. Татищев приискивал места для новых заводов и рудников. Рассылал рудознатцев по Уралу и Сибири. Восстановил Полевской медный рудник, разоренный башкирами три года назад. А вместо выжженного ими в 1708 году села Верхний Уктус приказал поставить крепость «Горный Щит».

Татищев заботился и о дорогах, о правильном расходовании леса и о составлении «исправной карты Приуральской местности» и о сборе этнографических сведений.

Он открыл первые на Урале школы в Уктусе и Кунгуре, где обучались «арифметике, геометрии и прочим горным делам».

Но больше всего Татищев заботился о новом заводе на Исети. Это был его любимый проект. Новый город должен был стать административным, промышленным и культурным центром Урала! Сюда он хотел перевести и Главное заводов управление.

Проницательный Татищев умел находить полезных сотрудников. Помогло ему и то, что он «хранился гордости», — доступ к нему был свободен. Двери командирского дома открывались перед всеми. Об этом говорит сам Татищев в «завещании сыну».

«Двери не затворялись, чему ты сам свидетелем был, и ни о ком холопи не докладывали, а всяк сам о себе докладчиком был. И, хотя многократно за безделицами в неудобные времена прихаживали, но я не оскорблялся: ибо часто то случалось, что многим в краткости нужно было помощь подать и великий вред отвратить...»

Но недолгим было первое управление Татищева. Через полтора года он вынужден был выехать в Петербург, чтобы дать объяснение по поводу происшедшей у него ссоры с заводчиком Акинфием Демидовым.

Отправляясь в дальний путь, Татищев приказал:

— Для строения нового завода подряжать кирпичников, чтобы в предбудущее лето сделать до шестисот тыщ. Топоров, лопат, кирок велеть в прибавок доделать. А тележек подрядить сделать до пятисот на Уктусском и на Алапаевском заводах. Чтобы по получении указа к строению нового завода ни за чем остановки не было.

Но вышло не так, как думал Татищев. На стороне Демидова стоял всемогущий вельможа Апраксин. Вместо Татищева на Урал послали генерал-майора Вилима Геннина, которому и поручили разобрать дело. Татищеву велено было ехать вместе с ним, но в дела дока не вступать до окончания следствия.

Геннин быстро расследовал дело. Он написал Петру, что Демидов «поворачивал здесь, как хотел» и что ему «любо было видеть, как пустуют казенные заводы» и «досадно было, что Татищев стал с него спрашивать от железа десятую долю... Не залюбил с таким соседом жить и искал, как бы его от своего рубежа выгнать, понеже он не мог и деньгами Татищева укупить».

Ответ не приходил долго. Несносно было Татищеву состоять под следствием. Он находил забвение только в работе. Геннин доверял ему, ценил его опыт и знания. В одном только не сходились эти два человека. Геннин стремился все делать «по немецкому маниру», а Татищев не мирился с этим.

И двенадцать лет спустя, вторично управляя горными заводами Урала, Татищев энергично боролся с немецким засильем в горных делах. Несмотря на противодействие Берг-коллегии, он ввел на заводах русские названия горных чинов, переименовал Обер-бергамт в «Главное заводов управление» и во всех своих бумагах называл Екатеринбург — «Екатерининск».

Будучи, по выражению Мамина-Сибиряка, «крестным отцом» наше-

[42]

го города я много сделавшим во второй свой приезд для его укрепления, он был лишен возможности непосредственно участвовать в его строительстве.

Геннин по достоинству оценил место, выбранное Татищевым под строительство нового завода и крепости. Место было на редкость богатое полезными ископаемыми, а также лесом и водой.

«В отметях гор, — писал он в 1734 году, подводя итоги выполненных работ, — имеются медные и железные руды и лесов множество...

Рудник Шиловской от Екатеринбурха в 23 верстах... руда железная лежит в низком месте гнездами... Становской, Квашнинской, Решетской...

Известной камень, который употребляется в домны для смесу с железными рудами, добывается в 31 версте. А ныне вновь обыскали от Екатеринбурха верстах в десяти...

Да от Екатеринбурха же верстах в 20 имеется гора вся хрустальная, видом по натуре якобы молочна, и с которой каменья полированы и в нем является при солнце красное, лазоревое, белое и желтое сияние...

Сверх же того около Екатеринбурха находятся: 1) кровавик между Горным Щитом и деревней Луговой, 2) камень наждак, 3). признак каменной кудели обыскан вверх по Шиловке речке...

На восток и на полдень ровных мест, где хлеб родится довольный без росчистки лесу и протчего и без навозу, имеется много...

Сверх же того имеется птиц множество разных родов, а имянно: орлы, лебеди, гуси разные... филины, тетеревы глухие и протчие, ряпки, куропатки, утки, кулики... пелепелки, жаворонки и щеглы, дикие голуби... И находятся звери: козы, олени, лоси, горностали, белки, медведи, волки, лисицы красные, россомаги, куницы...

Травы около Екатеринбурха листовые, хорошие, также и цветы разные, и шиповнику много, и покосов луговых довольно, а где и не луговые места, и в борах и в лесах такая же трава хорошая и скот оною наедается скоро... Ягод имеется: вишенье кислое, мелкое на самых ниских суптельных деревцах, малина, глубеника, земляница, брусница, смородина черная и красная, рябины много, калина, морошка, клюква...»

Этот богатый, но пустынный край надо было пробудить к жизни. Генним решил здесь строить новый завод. Приказ Берг-коллегии его не смущал. Петр ценил и уважал Геннина, которого он сыскал еще в Амстердаме. Гордый голландец склонялся лишь перед царем, а с его приближенными почти не считался.

«Буду весною строить вновь железные заводы на реке Исети, — писал он в Берг-коллегию.— А о ситуации, где буду оные строить, посылаю малый чертеж...»

В марте 1723 года на строительство пришел из Тобольска полк солдат. С Олонецких заводов прибыли мастера, подмастерья и ученики различных цехов. Пешие и конные крестьяне пяти слобод потянулись на строительство. Они были приписаны к новому заводу.

В июле уже работало больше трех тысяч человек.

Вначале солдаты «для безопасности от неспокойного народу» строили крепость.

Стосаженную плотину строили крестьяне. Они вынули из русла Исети рыхлую землю «до крепкого материку», опустили сруб из толстых бревен и крепко забили его глиной, установили лари и вешняк, прибили стоячие доски, «приплоченные плотно, как бочки». Построили «понурной» мост. Перед вешняком и ларями поставили для укрепления особые срубы — «свинки». Мастер с двумя помощниками распоряжался постройкой. Сюда везли возы глины, камня, дерна, толстые бревна и плахи.

Крестьяне строили и завод.

По указке мастеров они выравнивали место, забивали и подсекали

[43]

вровень с землею огромные сваи. Из дикого камня и глины возводили стены. По деревянному «кружалу» клали трубы: низ — из камня, верх — из огнестойкого клинчатого кирпича. Устанавливали меха, валы, колеса... В то же время внутри крепости вырастали и церковь и хоромные строения.

Объем строительных работ нам будет яснее, если мы представим себе хотя бы только одни земляные работы. Вокруг всего города был вырыт ров и насыпан вал. Вынута земля под плотиной. Вырыты бесчисленные выемки под фундаменты. Каждая фабрика окружена «ровиком». «чтобы брусье в нижней части было сухо...»

Геннин хотел закончить постройку в один год. Работали со страшным напряжением. Чем ближе время двигалось к осени, тем больше подгонял он строителей. Геннин опасался, что плотину не удастся кончить до заморозков. А в таком случае весенняя полая вода снесет ие только мост н лари, но и фабрики со всем» станками н колесами. Он, приказал солдатам перейти на плотинные работы. Когда не хватало лошадей, он приказывал крестьянам «помогать».

Во время работ неоднократно ощущался недостаток продовольствия. Казенного провианта не хватало, а уктусские барышники распустили по слободам слух, что с товарами на новый завод никого не пускают: скупали за бесценок хлеб и продавали его втридорога.

Со строительства начались побеги. Крестьяне бежали в леса, на Волгу, в башкирские земли. Сбегали и солдаты.

«Дошло, было, до того, что оного генерал-майора в том пустом месте при строении едва не одного оставили», — писал Геннин.

Однажды он собрал офицеров, мастеров и крестьянских выборных.

«Бежало ныне много... Понужден я был, которые пойманы — перевешать... Оповестите всех: ежели не перестанут бегать — и жесточе буду поступать».

Осенью Геннин послал в Петербург донесение о ходе строительства:

«Крепость против посланного чертежа уже достроена. А в ней помянутые заводы, фабрики и мануфактуры... Хотя много строения надеюсь нынешнею зимою привести в действие».

Новостроенный город Геннин назвал Екатеринбургом в честь жены Петра I Екатерины. Он так и написал царю:

«Для памяти в вечные роды и для вечной славы ея величества».

На другой год лето было засушливым, Исеть обмелела. Вода лениво текла сквозь плотину и не могла приводить в движение молота и меха.

Пришлось построить запасную плотину вверх по течению. Тогда получилось большое скопление воды: Верхисетский пруд разлился на пятнадцать верст.

У новой плотины Геннин построил еще один завод и назвал его заводом цесаревны Анны: «находясь вблизи от Екатеринбургского он служит ему для вспомоществования, подобно тому, как цесаревна Анна — помощница матери».

Но в народе не удержалось это название. Завод стали называть Верхисетсхим, а позднее — сокращенно Виз. Сейчас Виз — один из районов Свердловска.

2

Посмотрим же, как выглядел новый, только что построенный город.

Екатеринбургская крепость была обведена палисадом, за которым шел вал и глубокий ров. (Остатки рва можно еще видеть у Вознесенской горы со стороны Шарташской улицы). За рвом тянулась линия рогаток. Между палисадом и валом — ход, шириною в два аршина, высотою — в сажень. В крепости было шесть бастионов и четыре полубастиона.

[44]

План города-крепости. «Сей план Екатеринбургской чертил шихъмастер Мих. Кутузов при Екатер. 1726 года апреля 8 дня»

В бастионе, глядевшем на запад, к Верх-Исетску, устроены были ворота, а над ними раскат на двух-саженных столбах, мощенный тесом. На раскате — земляной бруствер с амбразурой, откуда выглядывало дуло чугунной пушки. Она стояла на станке, а возле — ящик с трехфунтовыми ядрами. Тут же висел пудовый медный колокол «для бою часов в ночное время». Позади рва бастион был обведен «гласисом», шириною в восемь сажен. От гласиса до рва тянулся «покрытый ход» шириною около трех сажен.

Второй бастион — «между западом и севером» — угловой — отстоял от первого на сто двадцать девять сажен. Он был устроен так же, только без ворот я колокола.

Дальше шел обращенный к пруду, на север, полубастион. От полубастиона до пруда тянулся палисад. Второй полубастион, «сделан на обрубе», стоял по другую сторону пруда.

B этом же роде были и остальные бастионы и полубастионы.

В городской стене — трои ворота.

Они запирались ночью на железные крюки, засовы и замки, ключи от которых находились «под охранением на гауптвахте».

Исеть делила город на две части: восточную — церковную я западную — торговую. Между ними— плотина и завод.

Неподалеку от того места, где теперь здание Облисполкома, стояла одноглавая мазанковая белая церковь с куполом, крытым жестью. В пролете колокольни, над папертью, спускалось девять медных колоколов. Высокий шпиль был тоже крыт жестью.

Близ церкви стояли церковничьи дворы и — на отставе — баня. Лицом к церкви выстроились в линию дворы командирские, крытые драньем и тесом. А близ порохового погреба — дворы управительские и «иных чинов людей».

В восьмидесяти девяти домах, стоявших стройными линиями, разместились подъячие, мастеровые и солдаты. Некоторые дома были по-

[45]

крыты еще дерном, а у других, вместо слюдяных, вставлены бумажные оконницы. В крепости находи-лось около двухсот «собственных домов», где жили мастеровые и ремесленники. Дома эти стояли в тех же линиях, что и казенные «и мест под ними по толикому ж числу».

Около завода на торговой стороне высилось большое мазанковое здание на каменном фундаменте,— это «Сибирский обербергамт» (Горная канцелярия), управлявший всеми заводами Урала я Сибири. При обербергамте была каменная тюрьма и палата в два жила: в одном — архив, в другом — денежная казна. Рядом — мазанковая, из глины, лаборатория для пробы всяких руд...

Множеством слюдяных окон смотрел на обербергамт бревенчатый дом главного командира. Тесовая крыша была выкрашена охрой. Крыльцо поддерживали чугунные столбы. В доме — девять светлиц. Во дворе много построек — кладовые, поварни, конюшни...

В просторном огороде виднелся восьмиугольный тесовый «шатрик».

Что еще примечательного было в городе?

Большая, срубленная из бревен, школа. Бревенчатый госпиталь в три светлицы близ московских ворот. На западной же стороне «торговый ряд казенный» (две линии лавок) и торговый ряд, где продавались харчевые припасы (тоже две линии «собственных» лавок разного чина людей). Тут же, крытые драньем, бревенчатые дворы «для постою купечества и приезжих людей».

Была в городе гауптвахта, сарай, «на архитектурных столбах», где находились пятьдесят пушек и пожарный инструмент.

Выстроен был платный двор, деревянный с машинами для печатания и резания «платов» и прорезная фабрика «для резания на пятикопеешники кружки».

В 1794 году, при конце управления Геннина, строения уже не вмещались в крепость. Город рос год от года. Больше двухсот домов было построено за стенами Екатеринбурга.

Кроме солдат и мастеровых, жили в Екатеринбурге и ссыльные, и бежавшие раскольники, я пленные шведы.

Особенно много было раскольников. Здесь их называли «кержаками»— большинство их пришлое реки Керженца. А раскольйичыо «веру» в Екатеринбурге называли «шарташской», — ближняя деревня Шарташ состояла из одних раскольников.

Среди них много было искусных заводских мастеров и ремесленников.

Некоторые из них стали впоследствии богатыми купцами.

Переселялись в Екатеринбург и приписные крестьяне.

Царь Петр «для исправления заводских нужд» приписал к заводу несколько деревень. Крестьяне рубили дрова, жгли уголь, подвозили руду. Потом их заставили работать и в цехах.

Не рае приписные отказывались от работ. Не раз вспыхивали на заводе волнения. Б 1727 году приписные совсем не явились ни на Екатеринбургский, ни на Верхисетский завод, о чем свидетельствует графа «о зачете денег за крестьянские работы» в табели Геннина.

Волнения усмиряли при помощи солдат.

Наконец, многие бросили, свои дома и переселились в город.

Всю жизнь Екатеринбурга определял завод, горное дело. Все дела и мысли вращались вокруг завода и рудников.

Утром горожан будил заводский колокол. Он же оповещал о том, что настал обеденный час. По звону этого колокола укладывались спать.

На Екатеринбургском заводе было две доменных печи и три кричных фабрики. Кроме того, дощатая «для делания железных досок», жестяная, лудильная, якорная, медная, «свирельна» для обточки и сверления пушек.

[46]

Немало было и подсобных строений. Для починки инструмента служила «расхожая кузница» в двадцать четыре горна. «Для дела и починки мехов» построили каменную «меховую» фабрику. «Для пилования лесу к заводским делам» — пильную мельницу на две рамы. Около домен стояли мазанковые «фурмовые, где хранились инструменты, обручи, связи, большие циркули, веревки, сало, деготь, — словом, все, что требуется для изготовления из глины «болванов», по которым отливаются пушки, котлы «и протчее, что случится». Была на заводе пробная изба для пробы железа, была сушильная изба, где сушился тес.

Введены были на заводе новые производства: жестяная (первая в России!) и лудильная фабрика.

Немало было на заводе «куриозов» — новинок, например, две машины: «одною машиной прорезывает, а другою плющит железо разной ширины и толстоты».

Для сверления, обточки и обрезки прибылей у пушек стояла особая машина.

Установлена была невиданная подъевшая машина, «через которую чугун из-под домен подымай быть вдруг, в каждом ящике пуд по сту».

Новый завод был построен по- новому. Доменные печи были невиданной в те времена высоты: восемь с половиной метров! Конструкция верхней части была изменена и устройство дутья усовершенствовано. Каждая домна давала чугуна вдвое больше, чем лучшая <на Урале — невьянская. Да что — Урал... даже европейские домны не выплавляли столько.

А железо получалось такое мягкое и гибкое, что олонецкие мастера не переставали дивиться...

«Огненным действием» на домне управлял мастер.

Выйдя на завод после воскресного дня, почтенный доменный мастер прежде всего снимет кафтан, наденет кожаную «защитку», помолится, отдаст поклон мастеровым и прикажет «зачинать дело».

— Отпущай запор!

А подмастерье уже знает, как надо открыть запор, чтобы вода,

Кузница Екатерининского завода.

[47]

Якорная фабрика Екатерининского завода.

хлынув в водяное колесо, не сделала повреждения мехам.

Кинется вода, завертится колесо, завоют, как ветер, деревянные клинчатые меха. Меховой «дух» устремится в горн, раздует пламя.

Зорко следит мастер в фурменный глаз: нет ли черноты? не застуживается ли рудная засыпь? нет ли треска? часто ли отделяется перед «глазом» чугун, наподобие золотистых в горошину капель? опускаются ли те капли в горновой ящик?

Заметит зловещую черноту, — прикажет засыпь убавить, а меховой дух усилить. Подмажут глиной фурменный глаз, чтобы поворотить меховой дух туда, где появился рудный застой.

А если не поможет, кинется мастер наверх, откуда засыпают руду и уголь. Велит сыпать один уголь.

Воротится к глазу — смотрит... И если нет прежней «светлости» — беда!

Печь засорилась. Казне — убыток, мастеру — укор. Придется суток трое выламывать скипевшую из руды глыбу. Пробивать толстый кожух печи — страшно. Один неверный удар, и хлынет огненная река — зальет двор... живьем сгоришь.

Заглянем в кричную фабрику, - где варят железо.

Пылают горны. Искры сыплются тучей золотых ос. Завывают меха. Долбят по наковальням молоты.

Мастер обучает подручного:

— Ежели из горна выходит синее пламя, значит, крица поспела. А поспелая крица, когда вынешь ее из горна, горит белым пламенем.

Или:

— Меховой дух пускай в ту сторону, где ярковатый вид и трескучий слух.

Вот и крица поспела. Мастер махнул рукой: — Выламывай! — Сгрудился народ у горна. Кто водой плещет на пламя, кто большим ломом орудует, кто двухколесную вилку подает, чтобы катить крицу к молоту. Мерно бухает молот — плющит крицу...

Хорошее изготовлял железо новый завод. На первых же порах установилась на заводе традиция — поощрять рабочую смекалку и мастерство:

«Ежели мастер, который вымыслит и объявит какое искусство к легчайшей и способной работе, о таковых доносить в обербергамт... Однако ж, не надобно взирать на старость, «но на искусство в его ремесле. Хотя кто и из молодых перед другими, того не умеющими, явится искуснее, — оных производить...»

И год от года росла слава екатеринбургских мастеров.

Вот почему завод давал железа вдвое больше, по сравнению с тульскими заводами. При выплавке меди Геннин использовал «местный

[48]

опыт» добавления «варнишного песку». Из рода в род передавался опыт литейщиков.

Но не только заводскими мастерами славился город. Были в нем искусные гранильщики.

Ощиплет плоскогубцами камешек, обдерет его вчерне на железном диске, насаженном на веретено, — и начнет гранить бриллиантовой гранью... без вычислений, по глазомеру. Потом отшлифует, отполирует,— и брызнут из камня лучи и засияет он на радость людям.

Были в Екатеринбурге и опытные рудознатцы, узнававшие о близости руды по синему цвету тумана, кислому вкусу осколка породы, или сернистому запаху.

Были искусные искатели самоцветов — горщики. Немало их осталось под землей, когда шли они за жилой кварца или пегматита, без крепи, оставляя только «стулья» горных пород.

Умели горщики и обращаться с камнем. В их искусных руках темный раух-топаз начинал просвечивать и наливался золотой водой.

В Екатеринбурге появились и первые уральские «пробиеры», которые в «пробирных избах» исследовали руды, наблюдали за обжигом и плавкой.

А Екатеринбургская школа была кузницей кадров Урала. Дети обучались для того, «чтобы возможно было... из оных комплектовать ко всем горным и заводским делам... также и в подъячие».

Екатеринбургский завод стал школой для других заводов Урала.

И не только Урал, — во все концы России рассылал специалистов горного дела Екатеринбург!

Прошло больше двух веков. Вырос и возмужал город. Все изменилось в нем — и облик и имя. Отошли в область предания мазанковые постройки, драничные крыши, слюдяные окна, «мощные» укрепления в виде вала и рогаток...

Широко раскинулся Свердловск!

Заводы и поселки соединили его с У рал машем. Длинная улица— односторонка протянулась почти до древнего приозерного села Шарташ. Между Свердловском и Верх-Исетском вырос городок физинститута, и пестреет цветами сквер вокруг обелиска над братской могилой. Уктус и Нижне-Исетск становятся окраинами нашего города, и далеко за «белые столбы» выдвинулся он по направлению к Истоку.

Лес отступил. Редкие сосны качаются у Втузгородка да на пути к Уралмашу. Редеет лес и по правую сторону березовского шоссе, вдоль Сибирского тракта и за Визом. На смену сосне пришли лиственные насаждения. Много в городе кудрявых садов и скверов.

Просторные «улицы кажутся еще стройнее оттого, что они прочеркнуты зеленой линией бульваров. Спокойной чашей стоит пруд, в котором отражается пестрая водная станция и — среди столетних тополей — дом с белыми колоннами и зелень сквера над узорными литыми перилами.

Новое и старое слилось, создавая неповторимый облик родного города.

[49]

Очерк Н. Поповой «Крепость на Исети».

Цитируется по изд.: Свердловск. Под ред. А. Панфилова и К. Рождественской. Свердловск, 1946, с. 40-49.