Ирландия в 1890-1891 годы – до смерти Парнелла

17 ноября 1890 года суд, разбиравший дело О'Ши против О'Ши и Парнелла, вынес решение в пользу истца. Представитель госпожи О'Ши на суде присутствовал, но обвинение не оспаривал. Парнелл на суде представлен не был.

Это решение суда вызвало политический кризис, который по стремительности своего развития, по ожесточению проведенной борьбы и по трагичности своего исхода не имел себе равного во всей истории Ирландии.

Треугольник О'Ши — Парнелл

Парнелл и Катрин О'Ши впервые встретились, по ее инициативе, в 1880 году. Вскоре их отношения стали близкими, и в феврале 1882 года у них родился ребенок, проживший всего несколько недель. В дальнейшем с мая 1882 года Парнелл и Катрин О'Ши жили фактически в супружеских отношениях, что не скрывалось от лиц, знавших их или посещавших их дом. В 1883 и 1884 годы у них родилось еще двое детей.

[293]

В течение второй половины указанного периода Парнелл был серьезно болен. Его болезнь с краткими периодами улучшения продолжалась до 1890 года, когда здоровье Парнелла, казалось, было полностью восстановлено. Катрин О'Ши сделалась хозяйкой дома Парнелла и незаменимой сиделкой. Едва ли можно сомневаться в том, что только благодаря ее заботам Парнелл не умер на несколько лет раньше.

Прежде чем вынести суждение, весьма важно вспомнить, что капитан и госпожа О'Ши жили отдельно — фактически разошлись по взаимному соглашению раньше, чем она впервые встретила Парнелла. Также существенно напомнить, что хотя О'Ши и был раньше гомрулером, он никогда, даже формально, не подчинялся дисциплине партии Парнелла.

О'Ши, бывший капитан гусарского полка, был по существу запутавшимся в долгах мелкопоместным аристократом. Сын богатого стряпчего посредника (который после введения закона о заложенных поместьях приобрел себе имение), он, унаследовав от отца это имение, промотал его, как это обычно и бывает. Грубо говоря, в 1890 году капитан О'Ши находился по существу в положении теккереевского Роудона Кроули, за исключением лишь того, что он не столь блестяще играл на биллиарде и охотнее искал источник доходов в политической карьере, чем в картежной игре. Со своей стороны, миссис О'Ши имела богатую престарелую тетушку, которая очень любила ее и ее общество и регулярно предоставляла ей и «капитану» в отдельности определенные суммы денег.

Аналогия с «Роудоном Кроули» идет и еще дальше, вплоть до того, что О'Ши до 1880 года весьма желал видеть Катрин, прекрасно сложенную, светскую, достаточно образованную и весьма привлекательную собой, играющей роль Бэкки Шарп по отношению к какому-нибудь обладающему состоянием и положением человеку, если из этого можно извлечь «дивиденд» в его, О'Ши, пользу. С этой целью он содействовал развитию дружбы между ней и Парнеллом. Он даже желал (как он впоследствии говорил), чтобы эта дружба дошла до «романа». Но Парнелл не был лордом Стейн, и Катрин смогла лишь до известной степени играть роль Бэкки Шарп.

Весьма огорченный, О'Ши нашел себе утешение в средстве, которое по всем целям и намерениям было не чем иным, как шантажом. Если бы Парнелл пожелал защищаться на бракоразводном процессе, то его чековой книжки было бы достаточно для ликвидации всех претензий О'Ши. С другой стороны, если бы Катрин О'Ши решила настаивать на своих контробвинениях, она могла бы предоставить доказательства, вызвав «примерно семнадцать» соответчиц.

Но иск не оспаривался. Сущность трагедии в ее личном аспекте состояла в том, что Парнелл настолько желал урегули-

[294]

ровать свои отношения с Катрин, что был готов некоторое время носить пятно, которое на него набрасывал бракоразводный процесс. Сущность предательства, приведшего к смерти Парнелла, заключалась в том, что эту травлю Парнелла осуществляли люди, знавшие в течение многих лет, что данное дело обстояло именно так, как мы его изложили.

Всем ирландским националистам в парламенте были известны — за много лет до возбуждения О'Ши бракоразводного процесса — отношения между Парнеллом и Катрин О'Ши. Они были известны всем членам кабинета Гладстона еще в мае 1882 года. О них знали и все тори, и либералы — члены парламента,— и все журналисты в палате, и все крупные журналисты в провинции. Эти факты были известны всем и каждому, кто мог слушать пересуды этих лиц, и о них знали так давно, что это уже утратило всякий привкус скандала.

Наконец, свидетельское показание, приведенное на суде, в котором Парнелл изображался состоящим в тайной связи с женой ничего не подозревающего мужа, было, с одной стороны, юридической дымовой завесой, изобретенной для затушевывания роли О'Ши, содействовавшего возникновению этой связи, а с другой стороны, оно было предумышленным лжесвидетельством, тщательно разработанным для дискредитации Парнелла.

Все это объясняет нам выбор наиболее неблагоприятного времени для начала бракоразводного процесса. До середины 1889 года О'Ши, живший «ожиданиями» наследства по завещанию тетки Катрин, не только не мог ничего выиграть от возбуждения процесса, но должен был все потерять. Даже к исходу 1889 года его положение было не из завидных, учитывая те репрессивные меры, которые могли применить Катрин и Парнелл. Имеются достоверные данные, что от О'Ши можно было откупиться суммой в 20 тысяч фунтов стерлингов наличными деньгами. К несчастью для Катрин и Парнелла, завещание ее тетки было оспорено, и эта сумма превышала их возможности. Но есть доказательства, что даже и в этом случае О'Ши возбудил дело весьма неохотно, как человек, вынужденный поступить против своей поли.

Кто же был тем лицом, которое могло оказать и столь успешно оказало такое давление?

О'Ши в это время именовал себя «либерал-юнионистом». Имеются сведения, что когда было вынесено решение суда по оспариваемому завещанию и надежды О'Ши в этом отношении (как он и опасался) вследствие его бракоразводного процесса далеко не осуществились, он высказал Джозефу Чемберлену горькие жалобы «на всех и на вся»; что он пытался убедить Чемберлена устроить ему место в парламенте в качестве «либерал-юниониста». После этого Чемберлен резко прервал всякие сношения с О'Ши, который (что было ему совершенно 

[295]

несвойственно) безропотно умолк и исчез со сцены. Учитывая, что после этого разрыва в руках Чемберлена остались все документы, при помощи которых О'Ши мог бы доказать существовавшие. между ними связи, нетрудно вывести заключение о причинах молчания О Ши. Он сделал свое «дело». Можно думать, что он получил свою «плату».

Сектантская мораль

Первой реакцией национальной партии и ирландского народа на решение суда по бракоразводному процессу было бурное выражение протеста. Народный инстинкт интуитивно и безошибочно считал это решение упорными происками врагов, которые, не добившись своей цели через специальную комиссию по делу «Тайме», теперь стремились достичь своего, нанеся «предательский удар из-за угла».

На массовых митингах в Дублине, в Англии и в Америке было объявлено о полном доверии Парнеллу. На собрании в палате общин национальная партия 25 ноября 1890 года единогласно переизбрала Парнелла своим председателем.

Однако на следующий день было созвано «внеочередное» собрание этой партии, и Парнеллу было предложено подать в отставку. Что же случилось за этот день? Гладстон предъявил ультиматум, фактически угрожая прекратить борьбу за гомруль, если Парнелл не самоустранится или не будет отстранен от руководства национальной партией.

Он намекнул, что это является необходимой уступкой бурным проявлениям сектантской морали; и, в самом деле, самозваные выразители этой «морали» весьма энергично подняли свой голос.

Но Гладстон знал, что эти бурные протесты не надо принимать за чистую монету, что они в действительности выражают то же, что испытывал и сам Гладстон, — чрезвычайное раздражение тем чувством постоянной зависимости, которое либеральная партия испытывала в парламенте от поддержки со стороны Парнелла и националистов.

Пока Парнелл занимал положение лидера ирландской нации, сплоченный вокруг него ирландский национализм составлял силу, уступать и оказывать сопротивление которой было одинаково опасно. Гладстон выдвинул гомруль, чтобы успокоить возбуждение ирландцев, но Чемберлен утверждал, что очень многие английские политические деятели и избиратели опасались, как бы предоставление гомруля не ускорило требования полного отделения со стороны ирландских националистов. Парнелл никогда не высказывался за отделение, но он никогда не высказывался и против него. Кроме того, нельзя было отрицать, что под его руководством ирландцы стали политической силой более грозной, чем когда-либо со времени Дэниеля 

[296]

О'Коннела, если не более грозной, чем вообще когда бы то ни было раньше.

С устранением Парнелла, оставшись без лидера, ирландцы волей-неволей должны будут плестись в хвосте «Великой либеральной партии». И, более того, у Чемберлена (который, тоже был сектантом) будет отнята возможность подрывать преданность сектантов-либералов выпадами против «рабской зависимости» либералов от «папистов» и «мятежников». Одним словом, Парнелл был опасен Британской империи, английскому капитализму, самому Гладстону и политическим подручным Гладстона. Поэтому Парнелл должен уйти — бракоразводный процесс и сектантская мораль только предоставили своевременный повод.

Почему же члены партии Парнелла попались в эту политическую ловушку? Отчасти потому, что они подпали под гипноз личности Гладстона, который, безусловно, был мастером парламентской игры. Отчасти потому, что они были напуганы, поскольку они не понимали, до какой степени эта «сектантская мораль» была «блефом». Но основная причина состояла в том, что многие из них были похожи на Гладстона; в глубине души они боялись Парнелла, и боялись его потому, что за ним стоял сплоченный простой народ. Большинство членов партии Парнелла так же боялись сепаратизма, как его боялся Гладстон. Поэтому они поспешили откликнуться на просьбу Гладстона.

Раскол партии

С 15 ноября до 6 декабря с несколькими перерывами различной длительности в палате общин в комнате № 15 кипела жаркая битва.

Формально стоявшим на обсуждении вопросом было предложение одного из сторонников Парнелла оставить вопрос о руководителе партии открытым до тех пор, пока члены парламента не обсудят его в своих избирательных округах, после чего вопрос должен быть разрешен на собрании в Дублине.

Фракция противников Парнелла яростно возражала. Из сообщений, относящихся ко времени дебатов, совершенно очевидно, что как враги, так и друзья Парнелла были вполне уверены, что если вопрос будет решаться таким путем, то массы в Ирландии и в особенности в Дублине, не колеблясь, выскажутся за Парнелла.

Ничем другим нельзя объяснить истерическую, доходящую до оскорблений ярость, с которой Тимоти Хили возражал против этого предложения. Обе стороны беспрерывно рассылали и получали по телеграфу горячие призывы и контр-призывы. Парнелл мастерски пользовался всеми средствами техники, чтобы не дать дебатам замереть. Он отказался принять.

[297]

предложение о своем смещении. «Не вы поставили меня на этот пост, — заявил он, — а ирландский народ. И только он сместит меня».

3 декабря положение Парнелла было резко поколеблено манифестом католической иерархии в Ирландии. В нем содержалось осуждение Парнелла на «моральной» основе, но в нем приводилось также и политическое обоснование — «неизбежность раскола, если Парнелл будет сохранен». Совершенно ясно, что начатая Гладстоном интрига имела под собой глубокие корни.

Через три дня дебаты достигли крайнего напряжения, и грубые выпады Хили настолько вывели из себя Парнелла (и нескольких его сторонников), что он, как клялся Хили, хотя его словам и нельзя верить, выхватил бы свой револьвер, если бы его не удержали силой. Хили, конечно, изо всех сил старался добиться такого результата, но в этот момент возглавивший антипарнелловское большинство Джустин Мак-Керти вместе со своими сторонниками покинул заседание. Сорок пять человек ушли с Мак-Керти. Двадцать шесть — остались с Парнеллом.

Приверженцы Парнелла решили обратиться к ирландскому народу непосредственно. Когда Парнелл занял свое место в поезде, громадная толпа лондонских ирландцев окружила его и устроила ему овацию. Тимоти Харрингтон, один из членов делегации, совершившей поездку по Америке в период раскола, рассказал волнующую историю. Когда он покидал нью-йоркский отель, чтобы, возвратясь в Англию, поддержать Парнелла, все ирландцы, служители отеля, собрались, чтобы проводить его, и все они, некоторые со слезами на глазах, просили: «Вы ведь не покинете его, не покинете, мистер Харрингтон?»

В Ирландии, в Англии и в Америке дело в общих чертах приняло следующий оборот: молодежь, промышленные рабочие, чернорабочие и беднейшие арендаторы были на стороне Парнелла; высшие и средние классы в городе и деревне отозвались на призыв католической иерархии и заманчивые обещания политических деятелей.

В нескольких избирательных округах предстояли дополни-тельные выборы. Парнелл вел предвыборную борьбу во всех из них и в каждом случае потерпел поражение.

Хили перенес в Ирландию все грубые выпады, которые он широко применял в спорах парламентской фракции; в то же время страницы прессы и выступления с ораторской трибуны были наполнены грязью, распространявшейся во имя «религии» и «морали».

Парнелл никогда не терял мужества. Он знал, что борьба будет тяжелой, но он был уверен, что если он и его сторонники смогут только продержаться пять лет, то он выиграет бой. 

[298]

Смерть Парнелла

К концу 1891 г. борьба стала принимать все более ожесточенный характер, и, по мере того, как положение все более ухудшалось, у Парнелла начали проявляться признаки переутомления. В сентябре, во время поездки в Креггс (графство Голуэй), где он выступал с речью под проливным дождем, он уже был серьезно болен. Когда он на обратном пути прибыл в Дублин, доктор сказал ему, что продолжать путешествие для него опасно. Парнелл настаивал на том, что ему необходимо ехать домой. «Но я вернусь в субботу на будущей неделе». Парнелл сдержал свое слово, но вернулся он в гробу.

Он умер в Стейнинге, близ Брайтона, утром 6 октября 1891 года. На всех станциях, когда гроб нужно было переносить из одного поезда в другой, толпы, ирландцев всегда были готовы выполнить эту работу. В Дублине гроб с телом Парнелла был выставлен для прощания в Сити-холл, затем был перенесен к подножью статуи О'Коннела, и десятки тысяч человек проходили мимо гроба. Артур Бальфур, бывший тогда министром по делам Ирландии, много лет спустя признался, что единственной толпой, которой он боялся, была толпа, состоявшая из 150 тысяч ирландцев, с мрачными лицами проходивших военным строем мимо гроба своего скончавшегося вождя. Затем при свете факелов они перенесли его на кладбище в Гласневин.

Вместе с ним были на целое поколение похоронены надежды Ирландии.

[299]

Цитируется по изд.: Джексон Т.А.  Борьба Ирландии за независимость. М., 1949, с. 293-299.