Чехия в древности: первые народы

До сих пор, рассматривая историю древнейшего населения на территории Чехии, мы намеренно не касались вопроса о племенной или вообще этнической 1 принадлежности того или иного народа. Мы решительно отвергли тезис, столь излюбленный буржуазными археологами, согласно которому они всякое развитие объясняли прежде всего племенными, то есть расовыми изменениями. Мы отвергли такой метод изучения истории народа прежде всего потому, что установить эту расовую принадлежность невозможно. Все попытки, сделанные в этом отношении археологией и антропологией, оказались неудачными. Такой, казавшийся убедительным, метод, как метод измерения черепа и, соответственно с результатами этого измерения, деления рас на долихоцефальные и брахиоцефальные (длинноголовые и короткоголовые), не только не дал никаких серьезных результатов, но, наоборот, потерпел полное поражение. Уже то, что пришлось принять компромиссное определение расы — «мезоцефалы» (среднеголовые), явилось, по существу, крахом этого метода. Вообще попытка типизации племен или стремление хронологически точно установить, какой тип относится к позднему времени, а какой к раннему,— труд совершенно напрасный. Единственное, к чему привела такая работа антропологов — а она иногда казалась большой — это уяснение, что среди живших в Чехии народов довольно рано начался процесс скрещивания и что на основе неизменных и якобы «типичных» признаков того или иного племени никакой теории вообще построить нельзя. Такой вывод вполне соответствует общему процессу исторического развития человечества. Племена и нации создавались не расой, не природой, а общественной жизнью людей, общественным трудом и социальными формами, созданными общими усилиями. Так было и в Чехии. Как и в других местах, племена в Чехии начали складываться для защиты общественных интересов живших здесь семей и родов. Такие объединения явились результатом экономического, общественного и

______

1.  В переводе термин narodnostni prislusnost — «национальная принадлежность» заменен термином «этническая принадлежность» — более правильным для того периода. (Прим. ред.)

[77]

культурного развития; первобытные орды через кровнородственную семью пришли к роду, а затем к объединению родов в племя.

Отсюда и то удивительное, по нашим представлениям, единство в культуре и во всем строе жизни доисторического человека в первые эпохи его развития. Борьба за существование, первые стадии развития уже окрепшего в борьбе с природой человека еще не вызывали необходимости в разделении людей на племена. В дошедших до нас остатках материальной культуры не найдено решительно ничего, кроме проблематичных антропологических догадок, что указывало» бы на расовые, племенные различия населения той или иной страны. Только в неолитическую эпоху, при ее уже довольно высокой куль-туре, можно установить какие-то различия между основными европейскими странами. Эти отличительные признаки мы и учли в настоящей работе, чтобы установить принадлежность древнейшего населения Чехии к населению восточных областей в период позднего палеолита. Однако это еще не дает нам права определять племенную или этническую принадлежность той или иной группы населения чешских земель. Важно исследовать, как проходил у древнейшего населения Чехии процесс общественного развития.

Только в период между 1500—1200 гг. до н. э. можно отметить в Чехии такие явления, которые заставляют нас обратить внимание и на проблему этнического происхождения населения Чехии. В это время в Чехии было достаточно сил, побуждавших население, экономически довольно сильно объединенное благодаря развитию бронзовой промышленности и связанной с нею торговли, на создание высших по форме и более крупных культурных объединений, делившихся на племена. Для этого необходим был только повод, который и появился в середине бронзового века.

Стали обитаемы и те части Чехии и Моравии, которые до этого времени вообще еще не были заселены человеком или были заселены очень мало. Это была прежде всего южная Чехия. Как известно, в этом крае до того времени вообще не было никаких следов человека, хотя местные исследователи их усиленно искали. Ценность находки менгира 1 у Страконице, которой когда-то придавалось большое значение, свелась к нулю. Известна и причина, по которой население из северной половины Чехии не проникало в южную даже во времена своего уже довольно значительного расцвета.

Девственный лес, тянувшийся с запада на восток, делил Чехию на две совершенно независимые части. Даже Влтава, которая течет с юга на север, не могла быть соединительным звеном между ними, ибо Влтава как раз в этом месте не только несудоходна, но и непроходима. И в настоящее время это наименее освоенная часть Влтавы,

__________

1. Менгир — один из видов кельтских мегалитических памятников. Распространен в Бретани, Англии и Скандинавии. Он представляет собой простой, неотесанный, обычно четырехгранный столб, вертикально врытый в землю. Отдельные менгиры достигают больших размеров. Иногда на них имеются высеченные знаки. (Прим. ред.)

[78]

куда вообще нет дорог из-за отвесных скал, подступающих прямо к реке. Ее приходится объезжать справа или слева. В описываемое время торговые пути, а впоследствии и римские дороги шли на север кружным путем. Каким же неприступным должен был быть этот край в каменном и даже в бронзовом веке!

Поэтому люди, которые там поселились в описываемую эпоху, не могли прийти с севера, из Чехии, а должны были появиться или с юга, где чешские пограничные горы сильно понижаются и открывают путь к будеевицкой равнине, или с юго-запада, где Шумава в окрестностях Домажлице переходит в равнину и прямо открывает путь в южную Чехию.

Этим же путем в более поздние времена, которые нам известны уже по письменным источникам, на Чехию совершались набеги с запада.

Население, которое жило в южной Чехии в описываемое время, было связано родственными узами с народом, населявшим Австрию и Баварию. Поэтому здесь было совсем иное население, чем в северной половине Чехии. Его отличительной особенностью был своеобразный способ погребения. Над могилами насыпали высокие курганы. Отсюда и ведет свое происхождение данное чешской археологией название этого народа — «народ курганов» или «народ каменных курганов». Дело в том, что могила строилась в виде каменной камеры, а насыпь над ней укреплялась каменным венцом, чтобы дождь не размывал глину. Но не способ погребения представляет для нас главный интерес при характеристике обычаев этого народа. Так как это народ южного происхождения, то у него совершенно другой характер, чем у известного нам народа северной части Чехии, хотя и у него имеются типичные черты народа эпохи бронзовой культуры.

Народ каменных курганов прежде всего народ воинственный, правда, в ином смысле, чем это говорилось о северо-чешских охотниках-пастухах. В данном случае перед нами настоящие военные дружины, вооруженные по последнему слову техники того времени. Поэтому лишь в виде исключения здесь встречаются копья, зато весьма развита техника производства луков и стрел. Стрелы с острыми бронзовыми наконечниками изготовлялись в очень большом количестве (в одной могиле нашли около 20 наконечников стрел). Кинжалы, которые делались гораздо шире и длиннее, предназначались уже для настоящей битвы. Но наиболее знаменательно то, что этому народу уже был известен меч — о котором Энгельс говорил как о решающем оружии для эпохи варварства 1. С появлением меча коварный дикарь превратился в борющегося варвара. Мечи встречаются двух типов: один — короткий, представляющий собой, собственно, удлиненный кинжал; другой — длинный, бронзовый меч,

___________

1.  См. Ф. Энгельс, Происхождение семьи, частной собственности и государства, Огиэ, 1949, стр. 22.

[79]

с бронзовой рукояткой, вкладываемый в деревянные ножны, отделанные на конце бронзой. И другие орудия, принадлежавшие этому народу, по своему виду и особым качествам скорее напоминают военное снаряжение, чем инструмент для работы. Так, например, ножи целиком, вместе с рукояткой, отлиты из бронзы; в большинстве случаев они изогнуты наподобие малого кинжала.

Характерным для этого народа является и то, что он накопил большие богатства. Предметы, найденные в одной лишь могиле, составляют целое сокровище. Прежде всего, обнаружены в бесчисленном количестве украшения — этот главный в те времена признак богатства,— весьма разнообразные, изготовленные по образцам, характерным для бронзового века и известным нам по памятникам унетицкой культуры. Они почти такого же типа, хотя иногда отличаются своей выработкой. Здесь и излюбленные в те времена булавки, уже с маленькой спиралью в нижней части для удобства пользования, и серьги, более прочно сделанные, и древнейшее украшение первобытного человека — ожерелье, и многие другие дорогие украшения. Встречаются серьги из золота, а ожерелья из янтаря. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что украшения имеют уже не просто роскошный, но вызывающе роскошный характер, а это в какой-то мере свидетельствует о высокомерии богатых женщин. Богатые женщины, например, носили не один, а четыре браслета на одной руке или во всяком случае не менее двух — один из бронзы, другой из золота. Кольца надевали на все пальцы обеих рук, даже на пальцы ног. Бронзовыми поясами обвивали не только тело, но и ноги. Короткие юбки, которые носили женщины, украшались мелкими бронзовыми кружками, либо золотыми проволочками, тоненькими, как волоски. Наконец, богатые люди, мужчины и женщины, уделяли много внимания уходу за своим телом. Об этом свидетельствуют не только весьма острые и заботливо хранимые бритвы, но и бронзовые пинцеты для выщипывания волосков на лице, найденные в женских и мужских могилах. А какое тогда придавали этому важное значение, видно из того, что и мертвым в могилы клали эти приборы, руководствуясь, по-видимому, соображением, что они необходимы и в загробной жизни.

Зато все эти находки почти не дают нам сведений о труде. Во вся-ком случае найденныепредметы, указывающие:на трудовые процессы, гораздо менее значительны, чем предметы, указывающие на необычайную роскошь. Даже красивые керамические изделия, которые в бронзовом веке изготовлялись в значительном количестве, здесь поражают бедностью своей отделки. Изделия из керамики прежде всего плохо выполнены, однообразны и плохо обожжены. По форме это почти сплошь чашечки, кувшинчики, миски на ножках и без ножек, горшки с простым и бедным орнаментом (большей частью в виде узких полосок с двумя линиями по краям и черточками между ними).

Итак, что же это был за народ? Совершенно очевидно, что население южной Чехии не является автохтонным. Не было здесь и

[80]

другого, порабощенного народа. Богатство здесь не являлось привилегией отдельных лиц, как об этом лучше всего можно судить по могилам.

Могилы отличаются не только роскошью. Мертвые хоронились у них с почестями и великолепием, со всем вооружением, со всеми драгоценностями и орудиями, с сосудами, наполненными пищей и расставленными по краям могилы; так погребались и мужчины и женщины. На месте костра, на котором сжигался труп, устраивалась могила из камня, а над нею возвышался курган высотой до 20 м и шириной до 8 м. Примечательнее всего то, что такие могилы — не единичное явление. Из них образовывались целые кладбища, иногда довольно обширные. Совершенно очевидно, что здесь речь идет не о какой-нибудь небольшой кучке богачей, но вообще о богатом по тому времени народе, который, придя сюда, принес с собой и свои богатства; скорее всего, перед нами высший слой народа, который занял не обжитую еще южно-чешскую равнину.

Становится ясным и общественное устройство народа, поселившегося в южной Чехии. Это был не просто воинственный народ, а народ воинов, со всеми вытекающими отсюда социальными последствиями. Мужчина здесь не только распоряжается, но и господствует. Наличие богатой одежды у женщин не может поколебать нашей уверенности в том, что мужчина действительно занимал господствующее положение. Богатые наряды, наоборот, всегда являются доказательством подчиненности женщины мужчине, ибо свободная женщина проявляет себя в труде, в то время как излишне украшающая себя женщина делает это для того, чтобы понравиться мужчине, своему господину. В качестве примера можно указать на всем известное положение женщины на Востоке. Наличие патриархата у населения южной Чехии можно считать вполне установленным. Вместе с тем занимавшие высокое общественное положение мужчины стали проявлять уже властолюбие, на что указывает дальнейшее развитие этого народа. Народ этот, в погоне за добычей, проникал и в другие области. Из его среды выходили, повидимому, первые князьки в Чехии, если и не имеющие княжеского достоинства, то, по крайней мере, обладающие их спесью и богатством. Таким образом, появление этого народа в Чехии имело очень большое значение для всего ее дальнейшего развития. С ним пришел сюда слой господ, которых не было до этого в Чехии.

Не менее важный процесс совершался также и в противоположной части Чехии, на чешском северо-востоке. Это не был край необитаемый, каким являлась южная Чехия до появления здесь народа каменных курганов. Но и сюда население из других частей Чехии проникало только небольшими группами, и большей частью одиночками. Стало быть, и эту область нельзя было считать вполне заселенной. Границами ее, разумеется только в самом общем виде, служили на юге Лаба, на западе — Изера. Эта последняя, видимо, была для средне-чешского населения гранью, за которой для него

[81]

не было ничего привлекательного. Следов унетицкой культуры, типичной для населения средней Чехии этого времени, найдено здесь несравненно меньше, чем на западе от этой изерской границы. Дай найденные следы этой культуры носили случайный характер. Ничего удивительного нет поэтому в том, что и эта область казалась безлюдной, а стало быть свободной, и что сюда в описываемое время стали прибывать люди. Но это не был народ, вышедший из глубины Чехии. Он пришел с северо-востока и, стало быть, до сих пор был здесь неизвестен.

Путь, каким он проник сюда, нам известен. Конечно, он не мог пройти через горы. Горы, прежде всего Исполинские, представляли еще более надежную защиту от пришлого народа, чем Шумава на юге. Но и здесь был найден перевал, через который можно было проникнуть в страну без особых усилий. Это был, ставший потом столь известным и важным, Находский горный перевал. Именно этим путем указанный народ добрался до реки Метуи, а по ней направился к Лабе, где плодородная низменность среднего Полабья была для него, разумеется, особо желанным открытием. Распространившись отсюда по современным Градецку, Пардубицку, Быджовску и Ичинску, народ этот продвинулся почти до Турновско и Болеславско и до са-мой Изеры, где и остановился. Густо населенный край за Изерой его, очевидно, смутил. Зато на востоке, перейдя Лабу, народ этот наряду с Орлице, Лоучне и Доубравкой занял также Хрудим- ско и Чаславско. Через Колинско по Лабе люди дошли до Подебрадско и Нимбу рек о, а через Чешско-Бродско — до самой Праги. Таким образом, этот народ занял уже всю ту часть Чехии, которая до того была малонаселенной,— северо-восточную Чехию. У этого народа был принят особый, доселе в Чехии не встречавшийся обычай погребения. Трупы они сжигали и пепел ссыпали в урны. Урны помещались на кладбищах, некогда столь обширных, что возникали целые поля, по которым в чешской археологии народ этот и получил свое название: «народ полей погребений». Нас больше всего интересует вопрос: что это был за народ? Тем более, что это был народ своеобразный и его социальная организация во многом была совершенно противоположной южночешскому народу курганов.

Это был народ, в полном смысле слова, а не просто какой-нибудь отряд завоевателей. Это подтверждается, во-первых, его многочисленностью. На это же указывает прямо неисчислимое количество его кладбищ и поселений, еще и ныне открываемых, так же как и количество вещественных памятников, хранящихся в областных музеях — в Градце Кралевом, Горжицах, Мниховом Градиште, Турнове и др. Оставшиеся после него памятники определенно указывают, что его поселения были очень многочисленны. Удивительно проста его керамика. Будь то урны или чашки, кувшинчики или большие выпуклые сосуды — все они совершенно обыкновенной формы, вполне отвечающей той цели, для которой они были предназначены. Все они украшены чрезвычайно простыми рисунками:

[82]

кружочками, черточками, дужками, полосками. Здесь нет места роскошным формам или ярким краскам, какие были свойственны южночешскому народу.

Что же касается богатства, поскольку о нем вообще можно говорить, то его можно обнаружить здесь только в громадных кладах бронзовых товаров («депо»), которые были зарыты в землю людьми, распространявшими эти товары. Возникает вопрос, что именно из находимых в кладах вещей действительно приобреталось населением. Если вещи, собранные в кладах, считать образцом того, что действительно приобретало население и привозилось сюда торговцами, то мы столкнемся с явлением, знакомым нам уже по описанию керамики. Это были точно такие же простые вещи, которые не выделялись из общего числа подобных товаров. Украшения были такими же, какими производила их тогда в массовом масштабе бронзовая промышленность,—булавки, ожерелья, серьги, браслеты, перстни. Особенно поражают своим однообразием булавки, которые в других местах так красиво отделаны. Здешние булавки представляют собой длинные и массивные предметы с простой головкой, круглой либо расплющенной и свернутой в глазок. Они определенно были предназначены для застегивания одежды и ни для чего более. Такие явные предметы роскоши, как нарядные ожерелья, сделаны уже из одних только литых бронзовых бус или мелких спиралей. Браслеты, серьги и перстни скручены из простых бронзовых палочек, овальных или граненых, либо из проволочек, ординарных или двойных. Роскошь проявлялась лишь в том, что иногда для изготовления этих изделий употребляли золотую проволоку.

Больше всего, однако, характеризуют этот народ его занятия. Это был народ по преимуществу земледельческий. Правда, он занимался также и охотой. При все еще недостаточном количестве другой пищи невозможно было иначе вести хозяйство. Люди эти, если это было необходимо, тоже воевали, и не плохо, как показывает дальнейшая история. Однако главным их занятием было сельское хозяйство, о чем свидетельствуют привычные для этого народа орудия. Даже удивительно, как мало среди них оружия, хотя и о нем нельзя утверждать, что оно было предназначено только для войны. Так, например, здесь много остроконечных стрел и тупых копий, которые могли служить и предметом вооружения, и орудием, необходимым для охоты. Зато здесь совершенно отсутствует меч — чисто военное оружие этого времени. А ножи так сильно изогнуты, что похожи скорее на серпы, чем на ножи. И на самом деле, серп развивался здесь из ножа. Прямым доказательством того, что перед нами земледельческий народ, являются обнаруженные археологами следы полевого хозяйства. Найдены зерна хлебных злаков и стручковых растений, и не только зерна проса и ячменя, но и пшеницы, не только зерна бобов, но и гороха и, особенно, чечевицы. Следовательно, народ этот имел довольно развитое хозяйство,

[83]

свидетельствующее о трудолюбии, проявленном населением в процессе длительного развития.

Народ полей погребений умел сушить хлебные зерна и хранить их в больших, хорошо обожженных сосудах. Он умел не только растирать зерна на гранитных или иных терках, но и печь из полученной таким образом муки лепешки. Наконец, не последним доказательством его земледельческого образа жизни является и тот факт, что скотоводство здесь было связано с полевым хозяйством и не носило охотничье-пастушеского характера, как это было в некоторых других местах. Костей домашних животных найдено здесь гораздо больше, чем костей диких зверей, пойманных во время охоты.

Не менее характерным для этого народа является и тип его поселений. Жили люди в настоящих поселках, в жилищах, свободно расположенных то на равнине, то на холмах, но везде так, что они образовывали одну общую деревню. Деревни находились удивительно близко друг от друга, в недалеком соседстве.

Так, в Крзлевоградецкой области обнаружены поселки на месте нынешних Силезского Пржедмости, Пржедмнержипе, Гологлав, Смиржице, Черношице, в Турновской области—на месте самого Турнова, Нудвойовице, Пржеперж, Свиян, Бржезины, Сыхрова, Клаштера, Мнихова Градиште. Поселки устраивались и в тамошних песчаных отложениях — в Праховских скалах, на Драбовне, над Малой скалой и др. Все это свидетельствует не только о многочисленности народа полей погребений, поскольку он мог так густо заселить территорию, до сих пор совершенно безлюдную или малолюдную, но и об особой его силе, сплоченности, наблюдаемой не только в отдельных поселках, но и во всем крае.

Какое значение придавал этот народ сплоченности, видно из того, что и умерших хоронил он на больших общих кладбищах. Кладбища располагались по соседству с поселками, чтобы и мертвые не были лишены общения с живым народом. Хоронили, правда, неправильными рядами, но в определенным образом сгруппированных могилах. Могилы были исключительно костровые, причем пепел и несгоревшие кости складывали в урны. Урны были захоронены в земле на значительной глубине, до 4% м, и обложены каменными плитами. Затем могилу заваливали камнем и над «ней насыпали невысокий курганчик, обозначавший место погребения. Могилы, правда, не все одинаковы, в них встречаются и различия: в некоторых случаях каменная кладка отсутствует и урны лежат прямо в земле. Точно так же в одних могилах вещей больше, в других меньше. Вообще же, вещей в могилах мало, а различия в кладке незначительные, особенно если их сравнить с пышностью могил у народа курганов. Едва ли поэтому такие различия могут ослабить общее впечатление об удивительном единстве всего этого народа, получившем свое отражение даже здесь, на поле мертвых.

Это единство народа полей погребений на первый взгляд нарушается наличием многочисленных городищ, построенных на занят

[84]

той им земле. В Чехии, как известно, и прежде основывались поселения не только в низинах, у рек, но и на высоких местах, в виде городищ. Здесь же, на территории народа полей погребений, возникает целая система таких поселений, настоящих городищ. В Турновско, где они лучше всего исследованы, известны следующие: на Мужском — двойное городище Града и Кламарну и городище у Машова (у так называемой «Чортовой руки») и дальше, в Порани, у Весцы на Соботецке. Известны, впрочем, городища, построенные и в Орлицком районе вскоре же после появления в Чехии народа полей погребений. Это — Нове Место над Метуей, Доудлсбы, Каль и другие, в Хрудимско — Тополь у самой Хрудимы, Прачов на Хрудимце и, далее, Градек в Чаславе и Лжовице у Колина.

Городища эти были основаны не только на возвышенностях, но и в других местах, имеющих хорошие естественные укрепления. Наиболее удобными для этого являлись места, которые от природы были неприступными или, по крайней мере, доступными для нападения лишь с одной стороны, так что при искусном укреплении их можно было сделать совершенно неприступными. Таким образом возникали уже городища-крепостцы с довольно развитой сетью фортификационных сооружений: валами, рвами, палисадами.

Можно было бы предположить, что городища эти являются дока-зательством существования особой военной касты, а стало быть, и наличия общественного неравенства у народа полей погребений. Есть, однако, много данных, свидетельствующих против такого пред-положения. Прежде всего городища были сравнительно густо населены. Следовательно, они служили не только военным, но и мирным целям. Далее, найденные здесь клады бронзовых товаров свидетельствуют о том, что в этих местах сосредоточивалась торговля целого края. Судя по товарам, найденным в кладах, здесь велась торговля предметами иноземного происхождения и местного производства. Следует, однако, особо подчеркнуть, что городища вообще являлись центрами, вокруг которых группировалось население всей округи. Так по крайней мере было в стране, откуда народ этот пришел в Чехию, в стране, которая находилась к северо-востоку от Чехии и севернее ее границ. Там вокруг городища повсюду возникали окрестные селения, образуя с ними единое целое. Очевидно, так обстояло дело и в Чехии, что подтверждается дальнейшим развитием этой системы городищ: она была основой племенного объединения народа. Все остальное — многочисленность населения, торговля и, наконец, военные укрепления — является лишь естественным результатом этого процесса племенного объединения. Если учесть, что народ полей погребений пришел в Чехию, в страну, ему дотоле неизвестную, которую он должен был сначала занять, а затем установить в ней свои порядки, то будет более чем понятно, что он стремился предохранить свои центры от возможной опасности.

Наличие этих городищ, стало быть, объясняется мотивами оборонительного, гражданского характера и не нарушает, а еще более

[85]

подкрепляет то представление о народе, какое создается у нас на основании всех других данных: это был совершенно простой народ и в то же время, при своей довольно высоко развитой экономике, еще мало дифференцированный в социальном отношении и, по существу, мирный. О его мирном характере можно судить и по тому, как он занял северо-восточную Чехию; он занял лишь свободные, либо малонаселенные земли, остановившись там, где начиналась территория, населенная другим народом. Это был народ трудолюбивый, который не только густо заселил занятую им землю, но и старательно ее возделывал. Он являлся полной противоположностью народу курганов, занявшему южную Чехию, который, напротив, был народом богатым, с отдельными крупными властителями, народом воинственным, стремившимся к завоеваниям и господству.

Таким образом, Чехия около 1500 г. до н. э. была населена тремя народами. Центр и северо-запад были заселены коренным, издавна жившим здесь народом, который по уровню культурного развития можно назвать унетицким; северо-восток и значительную часть востока занял народ полей погребений; юг же был заселен народом курганов.

Эти народы настолько отличались один от другого, что мы можем совершенно по-иному, чем это делалось до сих пор, решать вопрос об их племенной или этнической принадлежности. Речь идет уже не об антропологии, которая, правда, тоже пыталась установить на основании незначительных в общем остатков костей в костровых могилах типы этих новых народов. Так, она относила народ курганов к альпийскому типу, а народ полей погребений — к балтийскому типу. Но такое определение ничего нового не вносит, так как народ курганов пришел с юга, где преобладал (по крайней мере по утверждению буржуазных антропологов) альпийский тип, а народ полей погребений — с севера и северо-востока, с территории, которую занимали люди так называемого балтийского типа. Это известно было и без помощи антропологии из вышеприведенных данных, более надежных, чем доказательства, которые может привести антропология, неспособная разобраться в смешении и изменении своих «типов».

При определении этнической принадлежности народа каменных курганов и полей погребений мы не будем также основываться только на известном характере керамики или на иных, таких же поверхностных и изменчивых доказательствах, характеризующих то или иное племя. При рассмотрении вопроса об этнической принадлежности народов мы располагаем уже гораздо более точными данными — данными историческими. Они позволяют нам совершенно иначе — уже подлинными именами — назвать эти три народа.

Труднее всего определить унетицкий народ — первоначальное население Чехии, — ибо в историческую эпоху, известную нам по письменным источникам, он не выступает как самостоятельное этническое образование, а остается тем же, чем он был в течение

[86]

десяти тысяч лет древнейшей истории человека на чешской территории. Он явился племенной основой для образования других, исторически определенных народностей. Но он не всегда находился в одинаковом положении и не всегда только отступал под натиском других народов. Всегда, когда исторические народы Чехии по тем или другим причинам ослабевали, он вновь выплывал на поверхность, снова поддерживал и сохранял преемственность традиций и наследство, оставшееся от той великой истории, которую до этого создал человек в чешских землях. Этот народ был и оставался первым, самым коренным обитателем чешской земли.

Совершенно иначе стоит вопрос о южночешском народе курганов. Мы говорили уже, что этот народ пришел в Чехию с юга, из альпийских земель, где повсюду находят остатки того же народа, с той же типичной культурой курганов. Это обширная область, захватывающая ббльшую часть территории не только современных Австрии и Баварии, но и южно-германской равнины, область, где—те-перь это уже можно утверждать с полной уверенностью — в процессе тысячелетнего развития образовалось племя кельтов. Не на западе, где до недавнего времени искали родину кельтов, а здесь, в указанной нами области, тысячелетняя история создала из местного населения народ, известный под именем кельтов. Кельты стали одним из самых воинственных племен в Европе и, захватывая страну за страной, повсюду вносили в развитие этих стран свою необычайно зрелую, выдающуюся культуру. Народ курганов в Чехии являлся частью этого народа — южная Чехия была частью территории, на которой этот народ формировался. Мы вправе поэтому видеть в южночешском народе курганов первых кельтов — прото-кельтов — племя, еще не вполне сформировавшееся, но от которого произошли и образовались племена кельтов.

Также исторически можно определить и народ полей погребений. О нем долгое время не было единого мнения у археологов и историков. Кельты, как и другие доисторические племена, исчезли. Поэтому при разрешении этого вопроса не затрагивались современные политические или национальные интересы. Были попытки определить и народ полей погребений, но вне времени, и дать ему имя, давно уже отжившее и поэтому не вызывающее в настоящее время ни в ком живого интереса. Именно такая задача была поставлена перед так называемой «иллирийской теорией», выдвинутой немецкими археологами.

Эта «теория» утверждала, что народом полей погребений были иллирийцы. В подтверждение приводились весьма сомнительные доказательства, а именно: археологи утверждали, что некоторые собственные имена и географические названия, встречавшиеся на тер-ритории, заселенной некогда народом полей погребений, являются иллирийскими. Утверждали, что в Чехии иллирийскими являются названия рек — Упа, Метуя и Одра. То же говорили о названии Моравии и о некоторых вообще загадочных названиях, имевшихся

[87]

на карте Птолемея, относящейся ко II веку н. э. Разумеется, это была лишь искусственно построенная теория, не подтвержденная никакими историческими данными.

Этническая принадлежность народа полей погребений вовсе не является таким мертвым понятием, как кельтская народность. Напротив, это была народность, достоверные сведения о которой именно в настоящее время имеют весьма актуальное значение. Поэтому-то упоминание о ней так раздражает немецких ученых.

Народ полей погребений, живший в Чехии, был частью великого племени, обитавшего на северо-восток от Чехии. От этого племени в процессе исторического развития и ведут свое происхождение славяне. По крайней мере территория, которую этот народ занимал на северо-востоке Европы — в современной восточной Германии, от реки Салы и Лабы до польских границ, через Польшу и далее на Украину и еще далее на восток,— поразительно совпадает с территорией, которую в начале исторической эпохи занимали славяне. Культура этого народа, названная по первым находкам «лужицкой культурой», также имеет много общего с культурой позднейших славян (как это мог уже уяснить внимательный читатель из того, что было сказано выше о народе полей погребений в Чехии). Необычайная многочисленность оставалась и в дальнейшем столь характерной чертой для славян, что обычно античные историки и географы, говоря о славянах, эту их особенность отмечали в первую очередь. Как о характерной черте следует также сказать о преобладании в хозяйстве народа полей погребений земледелия по сравнению с другими занятиями; это было характерно для них даже в те времена, когда другие племена и народы вели уже иной образ жизни, как, например, народ курганов в Чехии. О близости этого народа к позднейшему славянству свидетельствует и отсутствие в течение довольно длительного времени резких различий в среде этого народа, и обычай сожжения трупов, существовавший у исторических славян почти вплоть до принятия христианства.

Наконец, и у народа полей погребений и у древнейших славян можно наблюдать некоторые общие черты, характеризующие их быт. Особенно типичной является постройка жилищ у народа полей погребений, схожая с такими же постройками и у славян. Народ полей погребений издавна рубил хаты. Хаты эти имели перед жилой избой сени — характерная особенность, которая затем, по прошествии тысячелетий, стала типичной для народной славянской архитектуры. Городища построены в основном одинаково и у славян и у народа полей погребений.

У нас нет ни малейших оснований полагать, что народ полей погребений когда-либо оставлял занимаемую им территорию и уступал ее другому народу. Да этого и нельзя себе представить, принимая во внимание его многочисленность и земледельческий характер его занятий, ибо народ земледельческий не может вести кочевой образ жизни. Вероятнее всего, он по мере роста населения

[88]

устремлялся с занятых однажды территорий дальше в поисках новой земли, точно так же, как это делали и славяне. Он искал и занимал новые земли, на которых можно было бы вести хозяйство. По-видимому, в поисках новых земель он и появился в Чехии. Характерным, однако, для этого народа является его постоянное стремление на восток. Так же как в Чехию народ этот пришел не для того, чтобы отнять землю у другого народа, так и на западе он нигде не занимал земель, уже густо заселенных. Он двигался на восток, в бесконечные просторы Восточной Европы, туда, где потом образовался необъятный славянский мир. На востоке сохранилось предание о приходе некоторых славянских племен с запада. Об этом говорится в древнерусских летописях о радимичах и вятичах на Днепре 1.

Все сказанное выше подтверждается и специальными исследованиями, проведенными в Чехии; эти исследования были посвящены и проблеме преемственности между народом полей погребений и позднейшими, историческими славянами. Исторические славяне жили в большинстве случаев в тех же местах, где ранее находились не только городища, но и поселения народа полей погребений. Многие из этих поселений сохранились и до наших дней. Городища народа полей погребений и славян удивительно похожи. Мы знакомы уже с двойным городищем на Мужском; точно такие же городища находим мы позднее и в исторических Либице, Коуржиме и др. И славяне и народ полей погребений строили свои городища по соображениям, весьма сходным между собой. Во всяком случае, более чем странно то обстоятельство, что территория, занимавшаяся тогда народом полей погребений, точно совпадает с территорией позднейшего, уже вполне славянского племени — хорватов. И у хорватов точно так же городище являлось центром, вокруг которого объединялись отдельные роды и их поселения.

Мы имеем поэтому полное право — гораздо более обоснованное и подтвержденное исследованиями, чем это было при определении этнического облика народа курганов,— считать народ полей погребений в Чехии протославянами, от которых исторически ведут свое происхождение подлинные славяне. Едва ли состоятельны возражения, сделанные некоторыми чешскими археологами против такого вывода. Главное в этих возражениях заключается в отсутствии доказательств непрерывности линии развития от народа полей погребений к историческим славянам в Чехии. Особый упор делался на то, что после III века н. э. народ полей погребений совершенно сходит со страниц чешской истории и лишь позднее появляются

__________

1. Ссылка автора на древнерусскую летопись не является достаточно убедительным аргументом, так как вся известная нам совокупность исторических, археологических и антропологических данных не подтверждает летописную версию о приходе радимичей и вятичей из Польши на русские земли. (Прим. ред.)

[89]

уже настоящие славяне. Эти возражения основаны на неправильном понимании процесса развития народа вообще, о чем неоднократно говорилось выше. Люди, выступающие с возражениями, не считаются или, по крайней мере, недостаточно считаются с тем, что народ, как мы это себе представляем, формируется постепенно, часто из различных племенных элементов. Славяне тоже не сразу стали славянами, так же как народ полей погребений не сразу превратился в славянский народ. Поэтому мы и употребляем здесь термин «прото-славяне». Он означает, что народ полей погребений следует уподобить корням, из которых как бы выросли исторические славяне. Придавая нашему толкованию этот смысл, вполне возможно доказать связь между народом полей погребений и историческими славянами, как это будет видно из дальнейшего изложения, даже если иной раз кажется, что народ полей погребений на время исчезает с арены истории. Нельзя вообще допустить мысль, чтобы народ, который определенно носил черты протославян, просуществовав в Чехии полтора тысячелетия, затем вдруг исчез, а через несколько веков вдруг снова откуда-то появился.

Таким образом, не только по-иному ставится проблема «прихода» в страну чехов, о котором повествует древнее народное предание (чешская буржуазная историческая наука относила этот приход чехов к началу средневековья, к тому времени, когда из Чехии ушло германское племя маркоманов), но, в результате нового освещения проблемы народности, какое мы даем здесь в согласии с новейшей, особенно советской наукой о происхождении племен и народностей, коренным образом изменяются и все существующие до сих пор представления о древнейшей истории Чехии.

Историки — кроме Л. Нидерле, который и в этом отношении смотрел далеко вперед,— вообще не считались с древнейшей историей чешских земель и их населением. Поэтому история Чехии начиналась лишь с истории боев и маркоманов, как будто до них в Чехии вообще никого не было. С «приходом» чехов якобы совершенно заново начиналась история Чехии, словно от времен «доелавянеких» здесь ничего не осталось. Без большого труда можно доказать, что такие рассуждения были и являются антинаучными, не выдерживающими никакой критики, если мы хотим рассматривать развитие народа не статически, а динамически tw стало быть, исторически. Таким образом, все дальнейшее изложение истории Чехии и чешского народа строится на совершенно иной, гораздо более научной и, стало быть, прочной основе. Меняется и значение всех событий, относящихся к первобытным временам и бронзовому веку, так как их изложение дается теперь на совершенно другой основе.

Для нас становится совершенно ясно, что уже тогда Чехия была участницей великих событии, происходивших в Европе, ибо кельты (а кельтским был народ курганов в южной Чехии) не только захватили впоследствии власть над большей частью Европы, но оставили европейскому населению и много значительных культурных

[90]

ценностей, которыми воспользовались люди, жившие в позднейшие периоды.

Точно так же и славяне уже на этой, протославянской стадии никоим образом не были теми бедными «рыбаками, бортниками и пастухами», которые сами ничего не производили, а пользовались лишь благами природы; они не были убогими и нищими, какими их охотно изображала немецкая археология и этнография. Это был народ простой, но обладавший уже высокой культурой труда и, что особенно необходимо подчеркнуть, высокой организацией. Стоит только обратить внимание на его систему управления, которая была построена с таким расчетом, чтобы весь народ не оказался под властью отдельных честолюбцев.

Самый процесс развития унетицкого народа не прошел бесследно для дальнейшей истории чешских земель. В процессе своего развития этот народ еще многое создал, и все созданное им вошло в культурное наследство нашего народа.

Итак, этот период является весьма важным в чешской истории. В это время были заложены основы всего того, что должно было свершиться в последующие времена. Формирование будущих исторических народов послужило фундаментом для перехода от первобытной эпохи в истории чешских земель к временам, которые мы называем уже историческими в узком смысле слова, к эпохе, о которой мы уже имеем сведения из письменных источников.

Нам остается осветить последний этап древнейшей истории — осветить процессы и познакомиться с событиями, которые ознаменовали переход от первобытности к собственно исторической эпохе.

[91]

Цитируется по изд.: Неедлы З. История чешского народа. Том I. Чехия в древнейшие времена. М., 1952., с. 77-91.